уверены, девушки, что не ошибаетесь относительно того, где его искать?

— Я уверена, — сказала Мэри, — что, уезжая отсюда, он собирался навестить своего дядю на острове Мэн и намеревался вернуться оттуда в воскресенье вечером, потому что корабль его отплывает во вторник.

— И я тоже в этом уверена, — подтвердила Маргарет. — А корабль называется «Джон Кроппер», и остановился Джем там, где я сказала Мэри. Запиши-ка ты адрес, Мэри.

И Мэри записала его на обороте карточки мистера Бриджнорса.

— Не очень-то ему хотелось туда ехать, — сказала она, записывая адрес, — он почти не знает дядю и говорил, что вовсе не хочет познакомиться с ним поближе. Но родственники, сказал он, суть родственники, и обещания надо выполнять, поэтому он поедет туда на денек-другой, и хватит.

Маргарет надо было куда-то идти заниматься пением, поэтому Мэри, хоть ей и очень не хотелось оставаться одной, пришлось проститься со своими друзьями.

Глава XXIV

У постели умирающей

О, тяжко, страшно тяжко сторожить

Тяжелый сон того, кто изнемог,

Борясь с болезнью из последних сил.

Мучительно в тиши ночных часов

Впиваться взором в бледное лицо

И спрашивать себя: «То сон иль смерть?»

Неизвестный автор

Вернувшись домой, Мэри почувствовала, что не в силах терпеливо сносить одиночество, — столько мучительных мыслей теснилось у нее в голове, да и самый воздух в ее комнате был насыщен воспоминаниями и предчувствиями.

В меру своих слабых сил она пока сделала для Джема все, что подсказывало ей любящее сердце; прошлое, настоящее и будущее ее отца скрывал темный покров, и она не знала, какую дочернюю услугу могла бы оказать ему. Невольно она стала искать, чем бы заняться, — все, все что угодно, только бы не сидеть сложа руки, только бы не думать.

И тут дало о себе знать старое как мир чувство, некогда связавшее Руфь с Ноэминью, — любовь, которую обе они питали к одному и тому же человеку, и Мэри поняла, что ей станет легче, если она сумеет быть полезной матери Джема или утешить ее. Итак, она снова заперла дом и отправилась в Энкоутс. Она бежала по улице, опустив голову из боязни, что ее могут узнать и остановить.

Когда Мэри вошла, Джейн Уилсон неподвижно сидела на стуле — так неподвижно, что это являло разительный контраст с ее обычной нервной суетливостью.

Ее лицо очень осунулось и побледнело, но больше всего ужаснула Мэри ее неподвижность. При появлении Мэри она не встала, а продолжала сидеть и лишь сказала что-то таким тихим, слабым голосом, что Мэри и не расслышала.

Миссис Дейвенпорт, бывшая тут же, дернула девушку за рукав и прошептала:

— Не подходи к ней: она устала, и лучше оставить ее в покое. Я тебе все расскажу наверху.

Но миссис Уилсон с такой тревогой смотрела на Мэри, словно дожидаясь ответа на какой-то вопрос, что девушка не выдержала и подошла к ней, чтобы расслышать ее слова. А миссис Уилсон все повторяла:

— Что это? Скажите мне, что это?

И тут Мэри увидела в ее руке зловещий лист пергаментной бумаги, который она судорожно скручивала дрожащими пальцами.

Сердце у Мэри упало; она не могла произнести ни слова.

— Что это? — повторила миссис Уилсон. — Скажите мне, что это?

И она продолжала смотреть на Мэри с каким-то детским недоумением и терпеливой мольбой.

Что могла ей ответить Мэри?

— Я же сказала: не подходи к ней, — сердито заметила миссис Дейвенпорт. — Она хорошо знает, что это такое… даже слишком хорошо. Меня не было, когда принесли эту бумагу, зато была миссис Хейминг (она живет тут рядом), и она прочла ее и все растолковала миссис Уилсон. Ее вызывают в суд свидетельницей по делу Джема. Миссис Хейминг думает, что ее вызывают, чтоб она присягнула насчет пистолета: ведь никто, кроме нее, не может подтвердить, что это пистолет Джема, а она сама прямо сказала об этом полицейскому, так что теперь отступать некуда. У бедняжки, видно, очень тяжело на сердце!

Миссис Уилсон терпеливо дожидалась, пока миссис Дейвенпорт шепотом вела свой рассказ, возможно полагая, что потом и ей все объяснят. Но когда обе женщины умолкли и лишь глаза их говорили о том, как они ее жалеют, она снова принялась повторять ровным, тихим голосом (столь непохожим на раздраженный, нетерпеливый тон, каким она склонна была говорить со всеми, кроме своего мужа: ведь он женился на ней, разбитой и телом и духом) — голосом, таким непохожим на ее обычную скороговорку:

— Что это? Скажите мне, что это?

— Дайте-ка мне сюда эту бумагу, миссис Уилсон, я ее спрячу. Мэри, миленькая, скажи ей, чтоб она показала тебе эту бумагу, а то сколько я ни стараюсь отобрать ее, ничего не получается, она меня не слушает, а вырывать ее силой я не хочу.

Мэри вытащила скамеечку из-под кухонного стола, села подле миссис Уилсон и, взяв дрожащую, непрерывно перебирающую пальцами руку старушки, принялась ласково ее поглаживать; рука сначала сопротивлялась — чуть-чуть, потом дернулась, разжалась, и бумага упала на пол.

Мэри спокойно, не таясь, подняла ее, неторопливо положила на виду у миссис Уилсон, которая словно зачарованная со страхом и тревогой следила за ней глазами, и снова принялась ласково поглаживать ее руку.

— Она ведь не спит уже несколько ночей, — заметила девушка, обращаясь к миссис Дейвенпорт. — Да еще такая беда, такое горе на нее свалилось. Вот она и не выдержала.

— Само собой, — подтвердила миссис Дейвенпорт.

— Надо уложить ее в постель, раздеть — и уповать, что Бог пошлет ей сон, иначе…

Весь этот разговор шел при миссис Уилсон, словно ее тут и не было, ибо сердцем она была далеко.

И вот, подняв миссис Уилсон со стула, на котором она продолжала неподвижно сидеть, они повели ее наверх, сняли платье с бедного исхудавшего тела и уложили ее на маленькую кровать. Они подумали было уложить ее в постель Джема, чтобы она не видела Элис и та не мешала ей своим бормотаньем, но потом решили, что она может испугаться, проснувшись не в своей комнате, да и Мэри, собиравшейся провести ночь в этом печальном доме, было бы легче ухаживать за ними, если бы это понадобилось.

И вот, как я уже сказала, они уложили миссис Уилсон на маленькую кровать с соломенным тюфяком и только было собрались тихонько уйти, молясь и надеясь, что она уснет и хоть на время забудет о своем тяжком кресте, как вдруг она